Бревно в твоем глазу

В 1970-е гг. был сформулирован парадокс: размер генома организма (количество ДНК в одинарном хромосомном наборе) не коррелирует со сложностью организма. Например, у некоторых амеб размер генома в 200 раз больше, чем у человека. Это означает, что бóльшая часть генома у многих организмов представляет собой нефункциональный «мусор». Не оказался исключением и сам человек: по данным проекта «Геном человека» (2000), доля генетического мусора составляет 97%. Почему этот факт удивителен для биологов? К 1950-м гг. сложилась синтетическая теория эволюции, удовлетворительной альтернативы которой нет до сих пор. Один из главных ее постулатов состоит в том, что каждый признак организма обладает адаптивным значением, функционален. Функционализм и панадаптационизм в биологии имеет почтенную родословную, связанную с островной интеллектуальной традицией и ведущую через Чарльза Дарвина к представителям британской естественной теологии, вплоть до создателей науки Нового времени (Роберт Бойль, Джон Рэй).

Иголка в стоге сена

Перед биологами и медиками часто встает задача найти среди огромного количества ДНК организма один-единственный ген. Например — вы исследователь, и вам необходимо создать генно-модифицированную бактерию, производящую инсулин для лечения диабета. Или вы — медик, и вам нужно найти ген, характерный для крайне опасного вируса в крови пациента. Проблема заключается в том, что геном человека содержит более 3 млрд. пар оснований (около 750 мегабайт данных), а необходимый ген обычно имеет размер 200–500 пар оснований (50–125 байт). Как же среди этого обилия ненужного для работы мусора найти столь ценный фрагмент?

Заклиная призраков

Интервью с Александром Секацким, философом, публицистом, писателем, автором книг «Мозги и их могущества» (1996),  «Прикладная метафизика» (2005), «Последний виток прогресса» (2012).

ФК: Насколько я знаю, Вы − единственный философ, написавший текст про опоздание в экзистенциальном его измерении (я имею в виду «Неспешность»). Редакция «ФК» обратилась к этой теме в одном из своих выпусков. Номер мы сделали, но некоторые теоретические вопросы остались для нас туманными. Например, как Вы думаете, возможно ли опоздание, когда существует тот, кто ожидает, но нет того, кто опаздывает? Изменилась ли вообще Ваша позиция по этому вопросу с тех пор, как Вы опубликовали «Неспешность»?

А.С.: Начнем с того, что  неспешность и опоздание суть вещи несовместные. Понятно ведь, что никогда не опаздывает лишь тот, кто никуда не спешит. Опоздание вписано в дискурс успеха как непременный негативный полюс. Перефразируя пословицу, скажем: кто опоздал, тот не успел и уж тем более не преуспел. Причем одержимость страхом опоздания сегодня, пожалуй, даже сильнее, чем непосредственная одержимость успехом. Неспешность на этом фоне есть утопия реализуемая, однако, в частном порядке.

Вторая часть вашего вопроса касается, скорее, не опоздания, а запаздывания. Запаздывание как экзистенциальная данность является непременным и важнейшим обстоятельством заброшенности в мир, а стало быть, универсальной формой точного самоотчета сознания. И тогда можно, например, спрашивать: а существует ли Тот, Кто Ожидает, если опоздали все?