Трудовой кодекс обеспечивает всем
нам право на забастовку, если мы недовольны условиями, в которых работаем. Сегодня,
когда в передовых странах всерьез задумываются о правах животных, мы
порассуждаем о правах на забастовку…ангелов.
…Но начнём издалека, со времени,
отстоящего от нас на полторы-две тысячи лет – именно тогда на Ближнем Востоке,
в Вавилонии и в Земле Израиля завершалась кодификация традиции, существовавшей
к тому времени уже не менее полутора тысячелетий. Тогда оформлялся окончательно
Кодекс всех кодексов – Талмуд, который ныне имеется в двух изводах, названных
по месту записи: Вавилонском и Иерусалимском.
Само слово талмуд на иврите значит
«изучение». Но изучение чего? Изучение того, что в оригинале известно под
аббревиатурой ТаНаХ, а в общеевропейской традиции – Ветхий Завет или Священное
Писание. Но не только его. Если бы жизнь создателей Талмуда свелась к
комментированию текста, то она была бы не такой красочной, какой была на самом
деле, освещённой молниями дискуссий и озвученная громам споров о самой жизни:
как о её смысле, так и об её мельчайших деталях.
Но для понимания Кодекса кодексов
надо обращаться и к Книге книг – что и советуют нам мудрецы Талмуда, давая при
этом рекомендацию: «Сказал р. hУна[1] бар
Иеhуда, [что] сказал рабби Ами: Пусть всегда человек [изучает] главу [Торы
вместе] с общиной: дважды Писание, один раз – перевод [на арамейский]»[2].
Язык Талмуда для непосвящённого и далёкого тёмен. Но, благодаря своей многозначности,
весьма глубок. В данном высказывании рабби Ами, переданного р. hУной, задаётся
парадигма изучения сакрального текста Пятикнижия, разбитого за пятьсот лет до
них знаменитыми мужами Великого Собрания на пятьдесят четыре главы: по одной
(реже – две) на неделю.
Ко времени начала фиксации устной
традиции, давшей в итоге оба извода Талмуда, евреи уже несколько веков в быту
пользовались арамейским языком, точнее одним из арамейских языков –
иудео-арамейским. Огромные фрагменты последних книг ТаНаХа, книги Даниэля и
Эзры, составлены на этом наречии. Несмотря на близость к древнееврейскому
(ивриту), это всё же иной язык, чем тот, на котором вещали Избранному народу
библейские патриархи, Моисей, ранние пророки и цари. Поэтому уже во времена Второго
Храма стали появляться первые переложения ТаНаХа, и прежде всего Торы,
Пятикнижия, на разговорный язык. Они называются таргумами, т.е. «переводами»,
от арамейского таргум. К моменту разрушения Храма появляются два самых известных
таргума: буквалистский – к
Пятикнижию, сделанный р. Онкелосом (который был ни много ни мало принявшим
иудаизм племянником Нерона), и с аллегорическими объяснениями всего ТаНаХа – р. Йонатана бен Узиэля. Первый из них
сразу стал каноничным и был взят на вооружение всеми изучающими Пятикнижие как
полагается – по недельным главам. Именно про
этот таргум и говорится в вышеуказанной цитате из трактата «Брахот».
Арамейский вошёл и в литургию: до
наших дней сохранились и ежедневно всеми еврейскими общинами произносятся ряд
молитвенных текстов, среди которых самые известные – кадиши («освящение»). Их существует шесть видов, и из-за того, что
один из них читается на похоронах, не без помощи одноимённого произведения
Александра Галича сложился миф, что кадиш – это-де такая еврейская заупокойная
молитва, что, мягко говоря, не так. Это всего лишь специальное восхваление
Б-га, читаемое в присутствии молитвенного кворума (миньяна) из десяти мужчин старше тринадцати лет. Но в целом, мудрецы запретили
молиться по-арамейски. И дело не в том, что они были языковыми пуристами, сторонниками
чистоты святого языка (иврита) – нет, дело было в онтологическом статусе
арамейского.
Еврейская традиция утверждает,
что Творец дал народам мира семьдесят языков, в которые не входят, по понятным
причинам, иврит и…арамейский. По поводу последнего говорят, что касдим
(т.е. халдеи) не будут народом[3],
следовательно, их язык точно не в числе семидесяти основных языков. Надо
сказать, что традиция здесь основана на совершенно точном историческом факте: арамейский
был lingua franca в Ахеменидской империи, охватившей весь Ближний Восток от
Эфиопии до Индии. В самом деле, этот язык – «безродный космополит».
Сразу же после трагедии
разрушения Второго Храма мудрецы, приводя в порядок богослужение отмечали в
Талмуде: «Поскольку Молитва – это
[просьба] о милосердии, можно молиться как угодно. Но разве можно [произносить]
Молитву на любом языке? Ведь сказал рабби Йеhуда: пусть никто не просит о
нуждах своих [в молитве] на арамейском языке. Ибо сказал рабби Йоханан: Всяким,
кто просит о нуждах своих на арамейском языке, не занимаются ангелы служения,
ибо ангелы служения не знают арамейского языка! – Здесь нет затруднения: то
[сказано] об отдельном человеке, а это – об общине»[4].
Рассеяние сделало своё злое дело
и мудрецам пришлось пойти на уступку: было разрешено молится на разговорном
наречии для того, чтобы большинство евреев могли молиться с нужным настроем
(обязательное требование, предъявляемое в иудаизме к молитве), что невозможно,
если произносишь текст на мало понятном тебе языке. Однако здесь учителя сразу
оговорились: «Это касается только индивидуально молящихся!». А молитву миньяна
обязали вести на святом языке, ведь в целой-то общине найдутся знатоки, да и от
молитвы десяти взрослых мужчин Б-г никогда не отвернётся, в то время как для
доставки «прошения» одиноко молящегося нужна «фельдъегерская служба» ангелов.
Но здесь мы сталкиваемся с противоречием: ведь эта «служба» тут же завернёт
беднягу, ведь она не доставляет сообщений на не понятном ей языке. Мало ли о
чём просят в нём, ответственность весьма велика: Б-г испепелит мириады ангелов
в миг, стоит Ему только захотеть!
