Что знал a priori Адам.

Давид Апфельбаум

Что знал a priori Адам: взгляд Берейшит Раба и средневековых еврейских комментаторов

Скрыто от меня знание, высоко оно, недоступно мне (Псалмы, 139:6)

Аристотель учил, что все люди от природы стремятся к знанию. Но человек уже в древности понимал, что лишен всеведения, что всегда будет множество неразрешимых загадок. В человеке — бесконечное Я, а перед ним — бесконечный мир. Все наше знание ограничено опытом, а он ограничен нашим кратким сроком на этой земле. Но, быть может, существует знание до и вне опыта?

Многочисленные авторы одного из глубочайших философских (или предфилософских — на вкус читателя) источников — Еврейской Библии, ТаНаХ — пытались такое знание найти. Остановимся на попытках, запечатленных в книге, именуемой просто Торой, или Хумашем (от ивритского хамеш — пять), или — перевод последнего — Пятикнижием. Пробежимся по ее страницам (а точнее — по 54-метровому свитку, который можно найти в любой синагоге), чтобы обнаружить мысли или намеки на априорное знание. Нет более волнующего, наверное, момента, чем самое начало — появление мира и человека в нем. Остановимся на одном любопытном эпизоде — именовании Адамом зверей и птиц в райском саду.

Итак, к только что созданному Адаму Создатель приводит животных, которым первочеловек дает имена. Но откуда он знает, что конкретное животное называется именно так (за рамками оставим вопрос о языке, на котором происходит присвоение имен)? Что нам известно о знании Адама до этого?

Первый мужчина знает лишь, что не должен есть с Древа познания: «И создал Господь Б-г человека из праха земного (Быт.2:7)… И заповедал Господь Бог человеку, сказав: от всякого дерева сада ты можешь есть, а от древа познания добра и зла — не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь (Быт.2:16–17)». Прекрасное знание — на уровне безусловных рефлексов животных, которые знают, что им можно есть, а чего нельзя. Но имена других созданий? Адам осознавал, что знает что-то еще в момент, когда встречался непосредственно с конкретным видом животных: он понимал, что он знает, как этот вид называется. Более того, Тот, Кто Сам назвал «свет днем, а тьму ночью», лишь согласился.

В компендиуме 5-6 вв. н.э., именуемом «Берешит Раба», приводится рассуждение жившего в 3 в. н.э. рабби Ахи: «Когда Святой, благословен Он, собирался сотворить человека, посоветовался Он с ангелами служения — сказал Он им: Создадим человека (Быт.1:26)? — Сказали они Ему: Человек этот —  какова его сущность?! — Сказал Он им: Его мудрость больше вашей! — Что сделал Святой, благословен Он? Привел к ним скотину, и зверей, и птиц, сказал им: Этот — каково его имя? — А они не знали. — А тот — как называется? — И не знали они. Провел Он их перед Адамом, сказал ему: Этот — каково его имя? — Бык. — А этот — каково его имя? — Верблюд. <…> Об этом написано: “И нарек человек имена всем скотам” (Быт. 2:20)» [Мидраш Раба 2012, 259].

Этот фрагмент Священного Предания существенно расширяет наше понимание текста ТаНаХа: Адам знал то, чего не знали даже ангелы, которые суть чистые интеллекты, если говорить средневековым языком. И его доопытное знание явило себя в остенсии, т.е. непосредственном указании на предмет (заметим между делом, что ивритское слово «Тора» переводится на латинский буквально не как «lex» («закон»), как думают некоторые, а как «ostensio» — «указание»).

Более того, «Берешит Раба» указывает и на априорное знание Адамом самого себя, когда об этом Б-г у него Сам спросил: «Сказал ему [Всевышний]: А ты как сам называешься? — Сказал он Ему: Меня уместно называть Адам, ибо сотворен я был из земли (адама)» [Мидраш Раба 2012, 259]. До всякого опыта, оказывается, человек уже имел представление о себе, о земле, почве (т.е. материи, из которой он состоит), но самое главное — об этимологической связи своего имени и имени другой вещи.

Но следующий шаг показывает, что знание его поистине сверхангельское: «А Мое имя каково? — Сказал Ему [Адам]: Тебя уместно называть Господь, ибо Ты — господин всех Твоих творений» [Мидраш Раба 2012, с. 259]. Действительно, неожиданный поворот — тот, кого попросили именовать на основании своего априорного знания конкретные вещи (в данном случае — зверей), дает Имя Самой Сущности бытия! Составитель текста «Берешит Раба» дополняет рассуждения рабби Ахи мнением жившего во 2 веке н.э. рабби Хии: «Сказал рабби Хия: “Я — Господь, это имя Мое” (Ис., 42:8) — это Имя мое, которым нарек меня первый человек» [Мидраш Раба 2012, 260].

У читателя может возникнуть резонный вопрос: неужели согласно рабби Ахи Адам знал то, чего не знал его Творец? Действительно, если Он всё знает, что зачем спросил об именах животных у «куска почвы»?  Вопрос открытый, но автор сих строк предполагает, что Б-г здесь поступил как педагог, проверяя знания  человека. Более того, именование животных стало переходом знания из a priori в a posteriori, из потенциального в актуальное. А актуальным и послеопытным знанием пользоваться легче: легче осознавать и осмыслять, чем доопытное.

Итак, древние комментаторы сходятся на том, что априорное знание первочеловека Адама было не только доопытным, но и эксклюзивным: даже Б-г «удивился» (или сделал вид, как профессиональный педагог) насколько велика способность человека давать имена и знать о них еще до столкновения с вещами, которые этими именами обозначаются.

Средневековые комментаторы тоже не оставили это место в стороне.

«Царь комментаторов» р. Шломо бен Ицхак (РАШИ) (1040–1105) пишет на Быт. 2:19 (а фрагмент буквально переводится как: «И все, что назовет человек живым существом/живой душой»): «Измени порядок [слов в стихе] и истолкуй его так: всякое живое существо, которому человек даст имя — таково имя его вовек (ле-олам)». Т.е. РАШИ говорит, что знание человека об именах животных, вербализуясь, становится абсолютным и — если переводить ивритское ле-олам как «для мира» — общеупотребительным.

Великий ироник, любимец Спинозы, р. Авраам ибн Эзра (1089–1164) пишет: «и знай, что человек был наполнен знанием (курсив мой — Г.А.), потому что Господь не заповедовал бы ему это, подтверждая, что нет у него иного знания кроме как знания добра и зла: <…> [ведь Адам] давал имена всякой скотине и птице в соответствии с происхождение каждого из них, и был великий мудрец, [который утверждал], что иначе бы не приводил Господь свои творения к нему, чтобы увидеть как он назовет их». Ибн Эзра идет еще дальше — он постулирует, что априорное знание Адама было всеохватным и не ограничивалось только знанием о добре и зле; более того, первочеловек знал происхождение (а значит и сущность) каждого из созданий, которое он именовал. По этой логике он не просто знает имена, но выводит их из сущности той или иной вещи.

Итак, что же знал Адам до опыта?

Оригинальный текст обходит вопрос молчанием, намекая только на имена животных — эдакое эхо глубокой первобытности, уходящее в животное подсознание. Ведь древний человек, будучи сам животным par excellence, вышел из звериного царства, когда дал имена окружающему миру — и своим «братьям» прежде всего.

Античное собрание интерпретаций I тысячелетия до н.э. говорит об остенсивности и волюнтативности именований вещей, которые вступают во взаимодействие с нашим до-опытным представлением о связи вещи и его имени — которое, войдя в поле опыта, выражается уже в апостериорном знании: «у вещей есть имена». И этой «вещью» может стать и Я, и само бытие (монотеистический Б-г в данном случае). Чтобы «достать» знание из априорных «закромов» приходится овеществить бытие, сделать его реальностью (от res — вещь), а в еврейской парадигме, где «вещь» и «слово» обозначаются один словом (давар) — назвать бытие, т.е. поименовать его.

Средневековая мысль уже вносит в доопытное знание Адама представления о сущностях, которые не могут быть выражены иначе кроме как в конкретных именах. Если мы именуем вещь, т.е. вытаскиваем знание о нем из априорных тайников в опытный мир, мы уже не имеем права вернуться назад — именование происходит один раз и навек: опыт столкновения с миром вещей/слов элиминирует то знание, что было до опыта.

А что сам Адам? Имя его — небезосновательно мудрецами Талмуда этимологизируемое с помощью слова адама — «почва» — значит просто «человек». И когда он отвечал Б-гу о своем имени — то он отвечал одновременно на два кантовских вопроса: «что я могу знать?» и «что такое человек?»: я, созданный из праха, знающий имена всех, и даже Тебя, до всякого опыта.

Библиография

Мидраш Раба 2012 — Мидраш Раба. Великий Мидраш. Берешит Раба. Пер. Я. Синичкина и А.Членовой. Т.I, М.: Лехаим, 2012.