Трудовой кодекс обеспечивает всем
нам право на забастовку, если мы недовольны условиями, в которых работаем. Сегодня,
когда в передовых странах всерьез задумываются о правах животных, мы
порассуждаем о правах на забастовку…ангелов.
…Но начнём издалека, со времени,
отстоящего от нас на полторы-две тысячи лет – именно тогда на Ближнем Востоке,
в Вавилонии и в Земле Израиля завершалась кодификация традиции, существовавшей
к тому времени уже не менее полутора тысячелетий. Тогда оформлялся окончательно
Кодекс всех кодексов – Талмуд, который ныне имеется в двух изводах, названных
по месту записи: Вавилонском и Иерусалимском.
Само слово талмуд на иврите значит
«изучение». Но изучение чего? Изучение того, что в оригинале известно под
аббревиатурой ТаНаХ, а в общеевропейской традиции – Ветхий Завет или Священное
Писание. Но не только его. Если бы жизнь создателей Талмуда свелась к
комментированию текста, то она была бы не такой красочной, какой была на самом
деле, освещённой молниями дискуссий и озвученная громам споров о самой жизни:
как о её смысле, так и об её мельчайших деталях.
Но для понимания Кодекса кодексов
надо обращаться и к Книге книг – что и советуют нам мудрецы Талмуда, давая при
этом рекомендацию: «Сказал р. hУна[1] бар
Иеhуда, [что] сказал рабби Ами: Пусть всегда человек [изучает] главу [Торы
вместе] с общиной: дважды Писание, один раз – перевод [на арамейский]»[2].
Язык Талмуда для непосвящённого и далёкого тёмен. Но, благодаря своей многозначности,
весьма глубок. В данном высказывании рабби Ами, переданного р. hУной, задаётся
парадигма изучения сакрального текста Пятикнижия, разбитого за пятьсот лет до
них знаменитыми мужами Великого Собрания на пятьдесят четыре главы: по одной
(реже – две) на неделю.
Ко времени начала фиксации устной
традиции, давшей в итоге оба извода Талмуда, евреи уже несколько веков в быту
пользовались арамейским языком, точнее одним из арамейских языков –
иудео-арамейским. Огромные фрагменты последних книг ТаНаХа, книги Даниэля и
Эзры, составлены на этом наречии. Несмотря на близость к древнееврейскому
(ивриту), это всё же иной язык, чем тот, на котором вещали Избранному народу
библейские патриархи, Моисей, ранние пророки и цари. Поэтому уже во времена Второго
Храма стали появляться первые переложения ТаНаХа, и прежде всего Торы,
Пятикнижия, на разговорный язык. Они называются таргумами, т.е. «переводами»,
от арамейского таргум. К моменту разрушения Храма появляются два самых известных
таргума: буквалистский – к
Пятикнижию, сделанный р. Онкелосом (который был ни много ни мало принявшим
иудаизм племянником Нерона), и с аллегорическими объяснениями всего ТаНаХа – р. Йонатана бен Узиэля. Первый из них
сразу стал каноничным и был взят на вооружение всеми изучающими Пятикнижие как
полагается – по недельным главам. Именно про
этот таргум и говорится в вышеуказанной цитате из трактата «Брахот».
Арамейский вошёл и в литургию: до
наших дней сохранились и ежедневно всеми еврейскими общинами произносятся ряд
молитвенных текстов, среди которых самые известные – кадиши («освящение»). Их существует шесть видов, и из-за того, что
один из них читается на похоронах, не без помощи одноимённого произведения
Александра Галича сложился миф, что кадиш – это-де такая еврейская заупокойная
молитва, что, мягко говоря, не так. Это всего лишь специальное восхваление
Б-га, читаемое в присутствии молитвенного кворума (миньяна) из десяти мужчин старше тринадцати лет. Но в целом, мудрецы запретили
молиться по-арамейски. И дело не в том, что они были языковыми пуристами, сторонниками
чистоты святого языка (иврита) – нет, дело было в онтологическом статусе
арамейского.
Еврейская традиция утверждает,
что Творец дал народам мира семьдесят языков, в которые не входят, по понятным
причинам, иврит и…арамейский. По поводу последнего говорят, что касдим
(т.е. халдеи) не будут народом[3],
следовательно, их язык точно не в числе семидесяти основных языков. Надо
сказать, что традиция здесь основана на совершенно точном историческом факте: арамейский
был lingua franca в Ахеменидской империи, охватившей весь Ближний Восток от
Эфиопии до Индии. В самом деле, этот язык – «безродный космополит».
Сразу же после трагедии
разрушения Второго Храма мудрецы, приводя в порядок богослужение отмечали в
Талмуде: «Поскольку Молитва – это
[просьба] о милосердии, можно молиться как угодно. Но разве можно [произносить]
Молитву на любом языке? Ведь сказал рабби Йеhуда: пусть никто не просит о
нуждах своих [в молитве] на арамейском языке. Ибо сказал рабби Йоханан: Всяким,
кто просит о нуждах своих на арамейском языке, не занимаются ангелы служения,
ибо ангелы служения не знают арамейского языка! – Здесь нет затруднения: то
[сказано] об отдельном человеке, а это – об общине»[4].
Рассеяние сделало своё злое дело
и мудрецам пришлось пойти на уступку: было разрешено молится на разговорном
наречии для того, чтобы большинство евреев могли молиться с нужным настроем
(обязательное требование, предъявляемое в иудаизме к молитве), что невозможно,
если произносишь текст на мало понятном тебе языке. Однако здесь учителя сразу
оговорились: «Это касается только индивидуально молящихся!». А молитву миньяна
обязали вести на святом языке, ведь в целой-то общине найдутся знатоки, да и от
молитвы десяти взрослых мужчин Б-г никогда не отвернётся, в то время как для
доставки «прошения» одиноко молящегося нужна «фельдъегерская служба» ангелов.
Но здесь мы сталкиваемся с противоречием: ведь эта «служба» тут же завернёт
беднягу, ведь она не доставляет сообщений на не понятном ей языке. Мало ли о
чём просят в нём, ответственность весьма велика: Б-г испепелит мириады ангелов
в миг, стоит Ему только захотеть!
В светлые Средние века произошла
заочная, но от этого не менее ожесточённая баталия мудрецов. Такие светила, как,
например, Маймонид, осветивший собой всё еврейское и нееврейское Средневековье,
говорили, что надо учить иврит, чтобы молиться, ведь ангелы не знают не только
арамейского, но семидесяти основных языков. Против этого выступали адвокаты
простолюдинов, мудрецы страны Царфат
(т.е. Франции): саму молитву Б-г примет на любом языке, а вот дополнительные
просьбы, которые доносят до Него ангелы, будьте добры произносить или в
миньяне, или, превозмогая себя, на иврите.
Более чем двухсот лет назад р.
Нахман из Брацлава писал (точнее за ним записали ученики в книге «Ликутей
Маhаран» («Изречения господина
учителя Нахмана»)): «Древо Познания Добра
и Зла – это язык таргума. Ибо он посередине между святым языком и языком
семидесяти народов. И языки народов, если желают черпать от святого языка, не могут
делать этого иначе как через таргум. Язык перевода подобен «жене просвещенной»
(Притчи 19) и «просвещающемуся через переводчика» (Псахим, лист 117a),
ибо в языке таргума есть и доброе, и злое, иногда он язык просвещающий (маскиль), иногда – оглупляющий (месакель)».
Здесь нужно сделать несколько
замечаний, чтобы понять слова отца-основателя брацлавского хасидизма.
Во-первых, напомним о стихе из Притчей 19:14: «Дом и богатство – наследие
отцов, но от Господа жена разумная/просвещённая». Во-вторых, выражение
«понимающий через переводчика» («маскиль аль йедей мтургеман»)
находится в Талмуде, в трактате Псахим, посвящённом пасхальным
жертвоприношениям. Оно появляется в контексте обсуждения псалмов и способов их
исполнения: в общине и/или индивидуально, а также что делать тем, кто по
каким-то причинам не знает иврита. Р. Нахман указывает на «неангельский»
язык-посредник как на палку о двух концах: арамейский может и уяснять и
затуманивать смысл. Таргум Онкелоса – хорошая игра на синонимичных общезападносемитских
корнях, таргум здесь выступает мудрой помогающей женой. Но не следует забывать
и об основном, непосредственном значении иврита как носителя онтологического
смысла.
Вкусив от Древа познания, человек
понял, что находится в материальном мире, отнологически отличном от его
сознания. Чтобы преодолеть эту огромную дистанцию, нужен некий посредник – и им
стал арамейский перевод. Ангелы, как существа духовные, не могут находиться в
материальном мире, а значит и язык-посредник им не нужен. Их «непонимание» есть
не что иное, как отсутствие необходимости познавать материю. Ангелы выходят
слишком «правильными»: у каждого из них одна единственная функция, одна воля,
одно знание; говоря современным языком, один ангел – одна программа. Но человек
«многозадачнее», у него есть право на ошибку, право найти свой смысл, в этом
даже Творец ему не указ (другое дело, что человеческий смысл может оказаться с
точки зрения Б-га бессмысленным). Да, человек в отличие от ангела,
«неграмотен»: святой язык в полноте смыслов ему недоступен, но он вправе
попросить помощь «переводчика». Но если человек, находясь в условиях
постоянного выбора между добром и злом, начнёт навязывать ангелам арамейский,
то они начнут забастовку, так как на них взвалят работу «сверх нормы». Ангелы,
не понимая, что от них хотят, начинают стучать касками, т.е. крыльями, по
мосту, ведущему в высшие миры. И им на Небесах объявляют локаут, раз они не
выполняют свою основную работ − приносить просьбы людей Творцу.
Поэтому будем к этим созданиям
гуманны. Задумаемся же, чего мы
по-настоящему хотим и что нам
действительно нужно, и чётко, уже на святом языке, это сформулируем, дабы из-за
нас ангелы не теряли работу. И без того кризис же.
Давид Апфельбаум
Художник: Алёна Савельева
Художник: Алёна Савельева
[1] Латинской буквой
h мы передаём звук, выражаемый ивритской буквой ה, и близкий к украинскому Г-фрикативному.
[2] Вавилонский
Талмуд, трактат Брахот («Благословения»), лист 8а
[3] ВТ, трактат
Сукка («Куща», «Праздничный шалаш»), 52а
[4] ВТ, трактат Сота («Заподозренная
жена»), 33а, цит.по антологии талмудической агады «Эйн Яаков», М., «Лехаим»,
5774/2014, с. 792 - 793
Комментариев нет:
Отправить комментарий