Чему поучиться аналитическим философам

 






































Интервью с Джесси Принцем, философом, психологом и когнитивистом, профессором The City University of New York (CUNY). Принц работает в области философии сознания, эстетики, теории морали, теории эмоций и экспериментальной философии. Автор книг «Gut Reactions: A Perceptual Theory of Emotion» (2004), «The Emotional Construction of Morals» (2007), «Beyond Human Nature» (2012), «The Conscious Brain» (2012).

Финиковый Компот: Что вы думаете о разделении философии на аналитическую и континентальную?

Джесси Принц: Сначала я изучал континентальную философию, а потом занялся логикой, аналитической философией и, наконец, когнитивной наукой. Когда я переходил из одной традиции в другую, я чувствовал, что континентальные философы задают более интересные вопросы, но аналитики используют более строгие методы. Слишком часто континентальные философы пишут неясно, а люди, которые изучают континентальную философию, настаивают на специализации на творчестве какого-то одного философа вместо того, чтобы решать проблемы или отвечать на вопросы. Когда континентальные философы описывают область своей специализации, они склонны перечислять известные фигуры, а не темы. Это поощряет существование разных гуру и поклонение героям. Здорово, конечно, найти автора, который вдохновляет вас, но опасно думать, что некие идеи хороши только потому, что встречаются у симпатичного вам мыслителя. С другой стороны, мне кажется, что дебаты аналитиков зачастую пусты, а поиск конкретного решения подменяется спором о словах. Лично я полагаю, что не имеет значения, является ли метод континентальным, аналитическим или эмпирическим, если он способен помочь в решении проблем. Как специалист в когнитивных науках, я верю, что мы узнаем больше, используя различные дисциплины. Континентальные философы в этом отношении пошли дальше, чем аналитические. Ницше обращался к филологии, Мерло-Понти — к психологии, Фуко — к истории и так далее. Аналитикам есть чему поучиться у этих авторов.

ФК: Как бы Вы определили экспериментальную философию?

Д.П.: Эта философия отсылает к экспериментальной работе, которую делают философы или философски ориентированные психологи, которые пытаются ответить на философские вопросы. Сто лет назад философы стали изучать формальную логику. Теперь появилась экспериментальная философия, которая зовет нас узнать технологию психологического эксперимента. Это естественное развитие, так как психология выросла из философии. Экспериментальная философия пытается вернуть эти две области к балансу.

ФК: Каково, на Ваш взгляд, соотношение экспериментальной философии и классического прагматизма?

 Д.П.: Думаю, нам есть чему поучиться у прагматизма. Когда я читал «Принципы психологии» Уильяма Джеймса, я поражался тому, как много из его блестящих прозрений ещё не освоено нами в должной мере. Он не любил делать эксперименты, но расценивал работу экспериментаторов как философскую. Сегодня он бы защищал экспериментальную философию. Дьюи далеко опередил свое время, подчеркнув связь между действием и восприятием, что является важной темой для современной когнитивной науки. Когнитивисты не читают Дьюи, но они должны это делать. Я также считаю, что полезно помнить прагматисткий взгляд на спор реализма и антиреализма. Сегодня принято считать, что если исследователь эмпиристски ориентирован, если он видит философию как продолжение науки, то он обязан быть метафизическим реалистом. Но прагматизм осознал, что актуальная наука не стремится к сильным формам реализации. Теории играют роль в конструировании мира. Современные эмпиристски ориентированные философы не должны забывать это. Если мы снова продумаем эту идею, то сможем понять, что экспериментальная философия есть скорее наследница прагматизма, чем более поздней аналитической философии.

ФК: Правда ли, что мы можем использовать экспериментальную философию, чтобы верифицировать результаты концептуального анализа?

Д.П.: Некоторые аналитические философы используют метод концептуального анализа. Они пытаются установить концептуальные истины, размышляя, что из чего следует. Например, я спрашиваю: совместима ли свободная воля с детерминизмом? И пытаюсь ответить на этот вопрос, анализируя понятие «свободы» или определяя, совместимо ли оно логически с представлением, что все человеческие действия каузально детерминированы. Но как можем мы устанавливать концептуальные истины? Аналитические философы делают это, разрабатывая гипотетические ситуации, тестируя наши интуиции. Это ценный метод. Но как философ может быть уверена, что ее интуиции надежны? Как она может быть уверена, что эти интуиции разделяют другие люди? И тут на помощь приходят экспериментальные методы. Они могут подтвердить, что эти интуиции присущи и другим людям и что на них можно полагаться. Но они могут также открыть исследователю источник её предвзятости. Эксперименты позволяют провести систематическое исследование того, как та или иная интуиция была образована и в какой степени она соответствует концептуальному знанию, а в какой отражает некоторые произвольные предпочтения. Эксперименты показывают, что понятия не являются фиксированными сущностями, но ковкими и неполными теориями, проистекающими из наблюдений, культурных верований и других источников. Экспериментальная работа ставит под сомнение идею, что мы можем найти устойчивые и окончательные, или аналитические, истины, независимые от опыта.

ФК: Что Вы думаете о настоящем и будущем гегелевской системы в современной философии?

Д.П.: Должен признаться, что я не большой поклонник Гегеля. Гегель занимался спекулятивной метафизикой там, где Кант занимался человеческой психологией. Гегель часто выдвигал идеи, которые трудно или невозможно подтвердить. Некоторые его основные понятия, такие как Дух, настолько неясны, что непонятно, как могла бы выглядеть проверка его системы. Я думаю, это нанесло урон философии, так как поощряло занятие последующих поколений такой философией, которая была больше похожа на религию, чем на науку. Таковы мои личные предубеждения. Но есть вещи, которые меня восхищают в Гегеле. Когда он пишет об искусстве, то его суждения очень глубоки, в отличие от кантовских. Он также много сделал, чтобы помыслить историю как предмет философской рефлексии. Это подготовило почву для материалистов, таких как Маркс и Энгельс, которыми я восхищаюсь. Маркс и Энгельс предлагает конкретные, материалистические идеи об исторических процессах, которые могут быть проверены.

ФК: Что философия может сказать о видеоиграх и что видеоигры могут сделать для философии?

Д.П.: Видеоигры ставят множество интересных вопросов. Вот три наиболее важных для меня:
(1) Могут ли видеоигры быть рассмотрены как искусство? Если могут, то это очень интересно, ведь новые виды искусств появляются в человеческой истории крайне редко. Живопись, скульптура, музыка, поэзия и театр существуют вот уже десятки тысяч лет. Кино может быть новым искусством, но оно связано с живописью и театром. Видеоигры подчеркнуто интерактивны, что отличает их от традиционных искусств.
(2) Существуют убедительные свидетельства о том, что видеоигры влияют на мышление и поведение. Они могут улучшить ваши когнитивные навыки, но в то же время усилить жажду насилия и даже, в некоторых случаях, потворствовать оскорбительному отношению к людям (некоторые игры очень сексистские и ксенофобские). Я думаю, что видеоигры могут также помочь нам в изучении природы знания. Наше сознание — не библиотека, не пассивное хранилище информации. Человеческое знание — это гораздо больше навык. Знать – значит уметь. Исследование влияния видеоигр на психику позволяет лучше разобраться в этом, ведь процесс игры заключается в приобретении навыков.
(3) Некоторые видеоигры представляют собой альтернативные реальности. Виртуальные миры, как «Second Life», поднимают вопросы об идентичности и аутентичности. Если кто-то имеет идентичность в виртуальном мире — аватар — является ли она реальной частью Я? Или другим Я? Менее ли оно реально? Должны ли мы предпочитать реальную жизнь виртуальной? Игры становятся все более захватывающими, и мы сталкиваемся с возможностью разлада между игрой и обыденной жизнью. Мы изобретаем новые способы быть, пределов которым нет. Видеоигры могут означать конец человечеству, как мы его знаем.

ФК: О чем Вы никогда не думали?

Д.П.: Парадоксальный вопрос! Как только я начинаю отвечать, я начинаю думать об этих вещах, и понимаю, что ответы уже опровергли сами себя. В философии я пытаюсь работать во многих областях; мне интересно, как разные вопросы связаны друг с другом. Но существуют области, которые я проигнорировал. Например, я никогда особенно не интересовался спортом, проигнорировал философию спорта (очень небольшую область в философии). Но сейчас я заметил, что игнорирую эту область, и понял свою ошибку. В спорте люди образуют сильные альянсы и развивают страстные предпочтения. Для того, кому интересны сознание и мораль, спорт очень актуален. Он как микрокосм социального поведения. Возможно, мы сможем лучше понять моральную психологию, если будем изучать спорт. Поэтому я должен прекратить пренебрегать этой областью.

Analytic philosophers have much to learn

Date palm compote: What do think about analytic-continental distinction in philosophy?

Jesse Prinz: I was trained originally in continental philosophy, and then I moved into logic, analytic philosophy, and, ultimately, cognitive science. When I made the transition, I felt that continental philosophers were asking more interesting questions than analytic philosophers, but analytic philosophers had better methods. Too often continental philosophers write in a way that is obscure, and people who study continental philosophy are encouraged to specialize in studying a specific philosopher, rather than trying to solve problems or answer questions. Continental philosophers list their area of specialization by naming famous figures rather than listing topics. That encourages gurus and hero worship. It is great to find authors who inspire you, but dangerous to think ideas are good simply because they were stated by a particular author. On the other side, I think analytic philosophy is often empty: merely verbal debates that have no fixed answer. My current view, is that we should approach philosophy by asking questions, and then use any method that can help answer those questions: continental, analytic, empirical. As a cognitive scientist, I believe that we learn more when we bring multiple disciplines to bear. Continental philosophers have been ahead of analytic philosophers in this regard. Nietzsche drew on philology, Merleau-Ponty on psychology, Foucualt on history, and so on. Analytic philosophers have much to learn from these authors.

DC: How can you define experimental philosophy?

JP: Experimental philosophy refers to experimental work conducted by philosophers of philosophically oriented social scientists who are trying to answer philosophical questions. A hundred years ago, philosophers began to learn formal logic as a tool for doing philosophy. Experimental philosophy encourages philosophers to learn how to conduct psychology experiments as another tool for making philosophical progress. This is a natural development, since psychology grew out of philosophy. Experimental philosophers try to bring these fields back into alignment.

DC: What do you think about relationship between experimental philosophy and classical pragmatism?

JP: I think we still have much to learn from pragmatism. When I read William James's Principles of Psychology, I am constantly amazed at how we are still catching up with his insights. He did not like conducting experiments, but he saw experimental work as manifestly relevant to philosophy. He would have advocated experimental philosophy. Dewey was far ahead of his time as well, emphasizing, for example, a link between action and perception that is has become a major topic for research in contemporary cognitive science. The cognitive scientists aren't reading Dewey, but they should. I also think pragmatists had views about the realism/anti-realism debate that are very important to remember. Today people often assume that if you are empirically oriented--if you see philosophy as continuous with and informed by science--then you should be a metaphysical realist. But pragmatists realized that actual science is not committed to strong forms of realize. Theories play a role in constructing the world. Contemporary empirically oriented philosophers should not forget that. If we recall this message, then I think we will see that experimental philosophy is an heir to pragmatism, more than to recent analytic philosophy. 4. Is it true, that we can use experimental philosophy for verification our conceptual analysis? Some analytic philosophers use the method of conceptual analysis. They try to establish conceptual truths by reflecting on what follows from what. For example, the ask "Is free will compatible with determinism?" and try to answer this question be analyzing the concept of "freedom" and determining whether it is logically consistent with the view that human actions are causally determined. But how should we establish conceptual truths? Analytic philosophers do this be developing hypothetical cases as tests for intuitions. That is a valuable method. But how can a philosopher be sure that her intuitions are reliable? How can she be sure that her intuitions are shared by others? Experimental methods are helpful here. They can confirm that intuitions are shared and robust across examples. They can also uncover sources of bias. Often the was a hypothetical case is framed can effect the intuitions that people have. Experiments can systematically investigate how intuitions are formed, and determine when intuitions reflect conceptual knowledge, and when they reflect extraneous bias. Experiments also suggest that concepts are not fixed entities, but malleable and incomplete theories, informed by observation, cultural beliefs, and other sources. Experimental work casts doubt on the idea that we can uncover fixed and enduring truths, or analytic truths that are independent of experience.

DC: What do you think about present and future of Hegelian system in contemporary philosophy?

JP: I am not a big Hegel fan, I have to admit. Hegel engages in speculative metaphysics. Where Kant was interested in human psychology, Hegel often ends up positing ideas that are difficult or impossible to confirm. Some of the core concepts in his work, like Geist, are so obscure that we cannot imagine what would be involved in testing whether his theories are true. I think this did some damage by encouraging subsequent generations of philosophers to indulge in a kind of philosophy that has more in common with religion than with science. That is my personal bias. But there are things I admire in Hegel. When he writes about art, unlike Kant, he reflects deeply about actual artworks. He also did much to make history a topic of philosophical reflection. This set the stage for materialist authors, like Marx and Engels, whom I greatly admire. Marx and Engels offer concrete, materialist proposals about historical processes that can be tested. If we look to Hegel now, I think it should be constrained by the demand for testability.

DC: What can philosophy say about video games and what can video games do for philosophy?

JP: Video games raise many interesting questions. Here are three that interest me: (1) Can video games be considered an art medium? If so, that is very interesting, because new arts are invented only rarely in human history. Painting, sculpture, music, poetry, and theater have been around for tens of thousands of years. Cinema may be a new art, but it related to painting and theater. Video gaming emphasizes interactivity in ways that make it different from traditional arts. I think video games have great potential as an art form. (2) There is convincing evidence that video games influence thinking and behavior. They can improve cognitive skills but also increase violence, and, in some cases, they promote offensive attitudes (for example, some games are very sexist or xenophobic). I think video games reveal things about the nature of knowledge. The mind is not a passive receptacle of information, like a library. Human knowledge is often more like a skill. It is know-how. The psychological impact of video games helps us explore that, since gaming is a kind of skill acquisition. (3) Some video games introduce alternate realities. Virtual worlds, like Second Life, raise questions about identity and authenticity. If one has an identity in a virtual world--an avatar--is that really part of one's self? Is it another self? Is it less real? Should we prefer life in the real world to a virtual world? As video games become more immersive an enduring, we face the possibility of a breakdown between gaming and terrestrial life. We are inventing new ways to exist, and the limits are endless. Thus, gaming has potential to mark the end of humanity as we know it.

DC: What have you never thought about?

JP: A paradoxical question! As soon as I begin to ask, I begin to think, and then the answers I come up with are refuted. In philosophy, I have tried to work in many areas, because I am interested in how different questions connect to each other. But there are areas I have ignored. For example, I've never been very interested in sports, so I have ignored the philosophy of sports (a very small area of philosophy). But as soon as I notice that I have neglected this area, I realize it is a mistake. In sports, human beings for strong alliances, and develop arbitrary and passionate preferences. As someone interested in mind and morals, sports are actually very interesting: a kind of microcosm of human social behavior. Perhaps we could better understand moral psychology if we studied sports. So, I should stop neglecting this area.