Студенты философских факультетов редко бывают фанатами исторических романов. Возможно
поэтому роман Йозефа Томана и Мирославы Томановой «Сократ» (первая публикация −1975)
не встретишь в кругу их чтения. А между тем, у этой чешской пары получилось
сделать любопытный и качественный продукт. Это совсем не маргинальная, странная
литература − тут все цивильно. Издание в «Прогрессе» и комментарии Михаила Гаспарова
(широкому читателю он известен книгой «Занимательная Греция»).
Замысел − роман об историческом Сократе. Видна работа с
источниками. Множество фраз в тексте − прямые цитаты из античной доксографии. Михаил
Эпштейн писал, что литература и философия стран соцлагеря была куда более «постмодернистской»,
чем западная словесность того времени. Этот тезис хорошо демонстрирует предисловие
к русскому переводу, которое писал известный литературовед Олег Малевич. На
одной странице мы встречаем Ленина, Бахтина, Маркса, Лосева, Гашека и критику
фашизма. Венчает феерию фраза: «...Сократ, крестник Солнца-Аполлона». Занавес
поднят, начинается роман.
Тут мы встречаем множество технических ходов. Например, прогрессивные герои отрицают существование богов, в то время как эти самые боги сами являются персонажами со своими репликами, эмоциями и отношениями к другим элементам художественного полотна. Есть интересные скачки во времени: часть повествования мы проводим не в солнечной Аттике, а в кабинете чешского писателя. Диалогов, как и полагается в книге о Сократе, много, очень много. И сначала они вызывают недоумение своей диалектической наивностью, когда от лица философии говорятся трюизмы, да еще и с великим пафосом. Но Томаны убеждают читателя в том, что именно так и говорил исторический Сократ. Это Платон дал ему в руки инструментарий тончайших различий. Это Ксенофонт сделал его скучным моралистом. А реальный сын повитухи и каменотеса − это всюду лускающий семечки наглый, напористый мужик, в меру ученый, в меру безумный.
Тут мы встречаем множество технических ходов. Например, прогрессивные герои отрицают существование богов, в то время как эти самые боги сами являются персонажами со своими репликами, эмоциями и отношениями к другим элементам художественного полотна. Есть интересные скачки во времени: часть повествования мы проводим не в солнечной Аттике, а в кабинете чешского писателя. Диалогов, как и полагается в книге о Сократе, много, очень много. И сначала они вызывают недоумение своей диалектической наивностью, когда от лица философии говорятся трюизмы, да еще и с великим пафосом. Но Томаны убеждают читателя в том, что именно так и говорил исторический Сократ. Это Платон дал ему в руки инструментарий тончайших различий. Это Ксенофонт сделал его скучным моралистом. А реальный сын повитухи и каменотеса − это всюду лускающий семечки наглый, напористый мужик, в меру ученый, в меру безумный.
Тексту свойственен немного раздражающий презентизм. Часто
употребляются слова «материя», «философия», которые получили терминологическую
обработку позже, у Платона. Не раскрыты многие сцены (например, мало про
Сократа-воина), автор не воспользовался многими фактами, например, связью изречения
дельфийского оракула о великой мудрости Сократа и политическим положением Херефона,
который принес эту весть (а он был демократом, в то время как Дельфы тогда были
под Спартой). Многие места заставили меня улыбнуться: например, Томаны за
чистую монету принимают платоновскую софистику демонического и божественного. Но,
в целом, это грустная и трагическая книга. Она показывает, как античные образы
бытовали в культуре ХХ века. Ведь томановский «Сократ» − это не просто
упражнение в стиле, это гимн борьбе разума против религиозных суеверий,
демократии с олигархией, патриотов с космополитами, истины против лжи.
Вот небольшой фрагмент:
«Собственность, нажива... Вот слова, на которые он наталкивался всю жизнь, о которые разбивал себе лоб, желая сделать людей лучше. Загадочные, таинственные слова, похожие на непонятные заклинания восточных магов, тающие в густом дыму жертвенных костров».
«Собственность, нажива... Вот слова, на которые он наталкивался всю жизнь, о которые разбивал себе лоб, желая сделать людей лучше. Загадочные, таинственные слова, похожие на непонятные заклинания восточных магов, тающие в густом дыму жертвенных костров».
Комментариев нет:
Отправить комментарий