3 октября 2014 г.

Философские импликации: автономная «личность»

Фрагмент из книги: Александр Бикбов. Грамматика порядка: историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность (М.: ВШЭ, 2014). Гл. IV.


Политический разрыв по линии «личности», который противопоставляет консервативные и реформистские фракции в государственной администрации и социальных науках, не менее ясно обозначен в философии. Если в 1920-50-е «классовый подход» в форме диалектического и исторического материализма составляет прямую и доминирующую оппозицию «идеализму», в свою очередь доминировавшему в русской философии конца XIX – начала XX вв., то с начала 1960-х внутри официальных философских институций (Институт философии АН, философский факультет МГУ) возникает новая позиция, постепенно изменяющая структуру всей дисциплины — «история философии». На протяжении 1960-80-х, в сосуществовании и конкуренции на определение предмета философии между историческим материализмом и историей философии (как прежде всего «западной философии»), последняя превращается в привилегированную инстанцию собственно философского профессионализма, тем самым негласно, но оттого не менее явно оттесняя исторический материализм, с его устаревающими моральными и политическими принципами, в область дилетантизма, который при этом оснащен неоспоримыми административными гарантиями и привилегиями.


Легитимность данного направления поначалу обосновывается нуждой в реферативной работе и компетентной «критике буржуазных теорий» — подготовительной фазы к участию советских философских инстанций в международных конгрессах и конференциях. Сектор Института философии, изначально призванный решать двойственную задачу «идеологической борьбы» и реферативной работы[1], аккумулирует в новой позиции ранее не обязательную компетентность: владение одним или несколькими иностранными языками, общая ориентация в пространстве одновременно философской классики и современных «ревизионистских теорий», способность выразить в связном тексте содержательные различия между «западными теориями»[2]. В легитимном спектре философских позиций растущее направление «история философии» оказывается, таким образом, наиболее явным результатом политических реформ. Именно оно является отправной плоскостью для построения «новой» философии в стенах советских институций. Неудивительно, что от лица того же исторического материализма, который блокирует разработку общей теории общества в социологии, в адрес подобных инициатив, балансирующих на тонкой грани между техническим комментарием к текстам «западной философии» и «дальнейшим развитием» основ марксисткой ортодоксии, систематически звучат обвинения в «идеализме». В свою очередь, реформистские позиции, представленные, с одной стороны, новыми авторами в новых дисциплинах — социологии и психологии, — с другой стороны, новыми авторами на новой позиции в дисциплинарной структуре философии, находятся если не всегда в отношениях взаимного признания и открытого союзничества[3], то в ситуации политически определенной структурной близости.
Одним из наиболее заметных проявлений этой близости становится перевод ряда психологических и отчасти социологических смыслов «личности» в возвышенный теоретический регистр, т.е. работа по приданию понятию окончательной интеллектуальной, но также социальной ценности. Пик этой работы приходится на вторую половину 1970-х, когда за пределами официально лицензированного и полуанонимного оборота исторического материализма «личность» превращается в предмет публикаций и выступлений «молодых» философов, к тому времени приобретших не только реноме «настоящих» теоретиков в среде коллег, но и вполне официальное признание — в т.ч. в виде должностей на кафедрах и в секторах диалектического и исторического материализма. Впоследствии часто цитируемый сборник «С чего начинается личность»[4] представляет собой попытку окончательного закрепления в дисциплинарном горизонте понятия, соединяющего — на новом уровне и в форме, облагороженной обращением к «классике западной философии» — элементы официального политического словаря (в рамках очередного возврата к теме «всесторонне и гармонически развитой личности») и тематики новых социальных дисциплин. Так, статья одного из самых известных, одновременно марксистских и реформистских философов, Эвальда Ильенкова, помещенная в этом сборнике, прямо отсылает к риторике постановлений съезда КПСС: «Ответ на этот вопрос непосредственно связан с проблемой формирования в массовом масштабе личности нового, коммунистического типа, личности целостной, всесторонне, гармонически развитой, которое стало ныне практической задачей и прямой целью общественных преобразований в странах социализма»[5]. Однако основное определение «личность» получает в связи с вопросом о возможности материалистически ориентированной психологии. Как и в более ранней работе, где «личность» определяется как «гармоническое сочетание» способностей — в ряду психологических понятий, соединенных с возвышенными эпитетами: «остроаналитический интеллект, ясное сознание, упорнейшая воля, завидное воображение и критическое самосознание»[6].
Не менее известный «молодой» философ М.Мамардашвили столь же решительно размещает понятие «личности» в высших разделах системы философских категорий, хотя и не возводя его напрямую к психологической систематике, но при этом прямо реагируя на вызов со стороны психологии. В своем докладе (прочитанном в Институте психологии) он производит целую серию облагораживающих сближений: «философия... и личность... [вытекают из особенностей этого] режима, в каком сложилась наша сознательная жизнь, и в каком она только и может воспроизводиться»; «понятие свободы имеет прямое отношение к личности»; «личностное действие» — это действие для которого «нет никаких условных оснований»; «личностное — это всегда трансцендирующее» и т.д.[7]  В данном случае традиционная философская игра на повышение ценности «чисто» теоретического прочтения понятия также сопровождается прямыми отсылками к психологическим и социологическим исследованиям, в которых «личность» и «я» получает эмпирическое определение. Таким образом, вслед за использованием «личности» в официальной  политической риторике конца 1950-х – 1960-х как маркера реформистской ориентации, в психологии и социологии 1960-70-х как дисциплинообразующего понятия, во второй половине 1970-х «личность» попадает в словарь новой философии — этой попытки интеллектуально респектабельного преодоления политической догматики предшествующего периода и, вместе с тем, попытки утверждения новых правил философского профессионализма, который соединяет владение «историей западной философии» с ответом на политический и интеллектуальный успех психологии и (в меньшей степени) социологии.
О том, что понятие «личности» попадает в зону максимального напряжения между философским консерватизмом и реформизмом, реактивируя «вечные» политические оппозиции, свидетельствует один из авторов и инициаторов сборника «С чего начинается личность», впоследствии отмечающий, что «проблема личности» размещается «между двумя культурами, настоянными на "коллективизме" и "индивидуализме"»[8]. Однако не менее явно к внутри- и междисциплинарным напряжениям отсылает базовое противопоставление, которое присутствует в самих текстах Э.Ильенкова или М.Мамардашвили. В одном из своих вариантов оно формулируется как прямой вызов историческому материализму, исходящему из ранее официальной павловской психологии: «Сведение... проблемы личности к проблеме исследования морфологии мозга и его функций — это не материализм... а только его неуклюжий эрзац, псевдоматериализм, под маской которого скрывается физиологический идеализм»[9]. В противовес физиологизму сталинского периода Ильенков определяет «личность» как продукт социальных связей, реальности sui generis: «Личность... рождается, возникает (а не проявляется!) в пространстве реального взаимодействия по меньшей мере, двух индивидов, связанных между собой через вещи и вещественно-телесные действия с ними»[10].
Характеристика «личности» как «общечеловеческого», в отличие от узкосоциального также составляет пункт согласия обоих авторов: «Мы употребляем понятие личности только для того, что составляет в человеке нечто субстанциальное, принадлежащее к человеческому роду, а не к возможностям воспитания, культур и нравов»[11]; «Личность есть единичное выражение той по необходимости ограниченной совокупности... отношений (не всех), которыми она непосредственно связана с другими (с некоторыми, а не со всеми) индивидами — "органами" этого коллективного "тела", тела рода человеческого»[12]. Следует принимать в расчет, что критика неизменной сущности человека в раннем тексте К.Маркса[13] используется в 1970-е как базовая самохарактеристика официального советского марксизма, который «отверг отвлечённую, внеисторическую трактовку "природы человека"... и утвердил её научное конкретно-историческое понимание»[14]. Таким образом, отсылка новых философов к «человеческому роду» также является вызовом или, по меньшей мере, поводом для подозрений в ситуации политически однозначного приговора «родовой сущности человека» с позиций «классового подхода».
Наконец, еще одной отличительной чертой новой философской позиции становится теоретическое обоснование автономии «личности», изоморфное той контекстуальной автономизации «потребления» и «личности», которое ранее происходит в официальной политической риторике и социальных науках. За рамками базовой для позднесоветской философии методологической оппозиции гегельянства и кантианства, авторы сходятся в понимании «личности» и «личного» как самоотнесения. В одном случае это автономия, обеспеченная (скорее гегельянски) новым социальным порядком: «Подлинная личность, утверждающая себя со всей присущей ей энергией и волей, и становится возможной лишь там... где возникают и утверждают себя новые формы отношений человека к человеку, человека к самому себе»[15]. В другом это моральная автономия, близкая к кантовской свободной причинности: «Самые большие проблемы, перед которыми стоит человек — это те загадки, которые он сам-собой-себе-задан... Личностным вопросом является прежде всего тот, который адресует к себе человек»[16]. Даже в статье «Личность» из Философской энциклопедии содержится прямое утверждение автономии: «Выполняя множество различных ролей и принадлежа одновременно к различным группам, Л[ичность] не растворяется ни в одной из них, но сохраняет известную автономию»[17]. Подобные «субстанциалистские» положения и способы выражения невообразимы в ряду вариантов, официально допущенных к публичному озвучению в 1930-е или 1950-е. Между тем, далекие от единичных попытки подобным образом продолжить политические реформы в философском выражении свидетельствует не только об изменившейся к 1970-м официальной политической линии, но и о завершении того — несомненно более существенного со структурной точки зрения — процесса, который приводит к окончательному превращению всех академических ученых в государственных служащих (наделенных целым рядом символических привилегий) и одновременно — к обособлению внутри этого нераздельно политического и научного пространства новых позиций, через тематику «личности» выражающих свою претензию на существенную символическую автономию.
В определении «личности» через обращенность «к себе» завершается работа по ее выведению из четкой обусловленности «коллективом» — от лица той же официально лицензированной философии, которой она была приговорена к «подчинению коллективу» в 1930-е. В конце 1970-х, в противовес теме «подчинения», пунктом схождения новых философских определений «личности» становится «свобода»[18]. Один из решающих эффектов такой тематизации состоит в том, что «личность» локализуется в распахнутом и экспансивном горизонте, который принципиально не сводится к коллективу или социальному классу. Это проявляется в разнообразии тематических контекстов, в частности, в теме «расширения»: «Личность не только возникает, но и сохраняет себя лишь в постоянном расширении своей активности, в расширении сферы своих взаимоотношений с другими людьми и вещами»[19]. Или в теме «искусственности и безосновности в природном смысле слова феномена человека»[20]. Повторный перенос тем субстанциальности, необусловленности и т.п. из горизонта западно-европейской философии в советскую предстает «естественным» шагом в попытках «молодых философов» сконструировать профессиональные дисциплинарные образцы. Но этот же «естественный» для внутридисциплинарного состязания шаг не утрачивает хотя и интеллектуально переформулированной, но вполне осязаемой связи с ходом политической игры: утверждение автономной личности противостоит как официальному историческому материализму, так и консервативной политической риторике, которые сохраняют доктринальное преимущество в административной конъюнктуре «зрелого социализма».
На фоне официально закрепленного компромисса между политически полярными смыслами «личности» — автономной «личности» и «личности» как продукта «коммунистического воспитания» — не кажется удивительной та важность, которую придают в открытых публикациях и кухонных спорах коллизии «поглощение личности коллективом:интересы личности». В конечном счете, в официально одобренной Философской энциклопедии «гармонические отношения между личностью и обществом» результируются в формуле: «При коммунизме Л[ичность] становится целью общественного развития»[21]. В этой коллизии находит выражение позиция умеренного культурного либерализма, с которой выступают философы, историки и социологи, так или иначе тяготеющие к неокантианству (порой соединенному с маскируемой религиозностью), чьи требования большей культурной автономии являются эвфемизированным призывом к продолжению реформ. Один из тех, кто активно продвигал тематику «личности» в психологии и социологии 60-х, В.Ольшанский, в конце 90-х резюмировал смысл этого продвижения в контексте исторического — и даже эпического — «противостояния двух систем»: социализма и либерализма[22]. Надо признать, взгляд вполне согласующийся с официальной позицией КНР в 1960-е.
Таким образом, понятие «личности» оказывается ставкой не только в борьбе внутринаучных фракций, но и, более широко, в борьбе между двумя фракциями господствующих классов советского режима: официальной государственной администрацией, где в 1970-е победа остается за умеренными консерваторами, и производителями доминирующей (в советском случае, официальной) культуры — философами, учеными, писателями, усматривающими в излишнем согласии с «административной системой» и «массовыми запросами» угрозу собственной профессиональной автономии и символической власти. В этом смысле, последовательное расширение зон охвата понятием «личность» обозначает не только мягкую доктринальную революцию, но и структурный сдвиг от аскетически-мобилизационных схем социального порядка (включая организацию профессиональных научных сред) к компромиссной форме обуржуазивающегося социализма, в котором культурные производители приобретают все большую профессиональную независимость и со все большим успехом реализуют ставки, характерные для системы разделенного и заново интегрированного символического труда, в пределе порождающей первичные формы интеллектуального рынка.





[1]    Записка директора ИФ АН СССР П.Н. Федосеева «Об организации научно-реферативной работы по современной зарубежной философии и социологии», 10 июня 1957// Социология и власть 1953-1968 /Под ред. Л.Н. Москвичева. Сб. 1. М.: Academia, 1997. С. 36. Подробнее об этом см. в следующем разделе книги.
[2]    О том, что эти навыки приобретают статус желательных и даже необходимых в новой политической конъюнктуре, свидетельствует реалистичное признание из той же записки: «Философских кадров, владеющих иностранными языками, у нас крайне мало, выписываемая из-за границы иностранная литература изучается недостаточно…» (там же, с. 36).
[3]    Так, в рамках философского факультета еще в конце 1950-х один из неформальных студенческих «клубов» объединял Зиновьева, Щедровицкого, Мамардашвили, Швырева и впоследствии социолога Грушина (Грушин Б.А. Горький вкус невостребованности// Российская социология 60-х годов в воспоминаниях и документах /Под ред. Г.С. Батыгина. СПб.: Издательство РХГИ, 1999. С. 207). Официальный семинар сектора теории в Институте конкретных социальных исследований в конце 1960-х, который был продолжен как неофициальный с начала 1970-х, наряду с социологами посещали философы Мамардашвили, Пятигорский и Щедровицкий, историки и филологи Аверинцев, Гуревич, Баткин, Иванов (Левада Ю.А. «Научная жизнь — была семинарская жизнь»// Российская социология 60-х, с. 85, 93).
[4]    С чего начинается личность? /Под ред.Р.И. Косолапова.М.: Политиздат, 1979. 2-е издание — 1984.
[5]    Ильенков Э.В. Так что же такое личность?// С чего начинается личность, цит. соч.
[6]    Ильенков Э.В. Становление личности: к итогам научного эксперимента// Коммунист, № 2, 1977. С. 71. На психологический генезис исходных понятий указывает сам автор, когда воспроизводит их в составе «всей совокупности высших психических функций (сознания, воли, интеллекта), увязанной в единство личности» (там же, с. 78).
[7]    Мамардашвили М.К. Философия и личность (Выступление на Методологическом семинаре сектора философских проблем психологии Института психологии РАН 3 марта 1977 г.)// Человек, № 5, 1994. Часть этих сближений вполне совпадает с выдвинутыми Э.Ильенковым утверждениями, например, «личность и есть лишь там, где есть свобода» (Ильенков Э.В. Так что же такое личность, цит. соч., с. 357).
[8]    Толстых В.И. Ильенков — формула личности// Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (книга-диалог). М.: ИФРАН, 1997. С. 114.
[9]    Ильенков Э.В. Так что же такое личность, цит. соч., с. 326. В тексте присутствует и прямая критика павловского подхода (с. 350).
[10]  Там же, с. 345.
[11]  Мамардашвили М.К. Философия и личность, цит. соч.
[12]  Ильенков Э.В. Так что же такое личность, цит. соч., с. 330.
[13]  Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года// Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 3. С. 3.
[14]  Статья «Гуманизм» из 2-го издания Большой Советской энциклопедии.
[15]  Ильенков Э.В. Так что же такое личность, цит. соч., с. 355.
[16]  Мамардашвили М.К. Философия и личность, цит. соч.
[17]  Личность// Философская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1970. Т 3.
[18]  Образцы суждений из работ Э.Ильенкова и М.Мамардашивили см. выше.
[19]  Ильенков Э.В. Так что же такое личность, цит. соч., с. 357.
[20]  Мамардашвили М.К. Философия и личность, цит. соч.
[21]  Личность// Философская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1970. Т 3.
[22]  Ольшанский В. Личность в российской социологии, цит. соч.

Комментариев нет:

Отправить комментарий